«Мама очень просилась домой»: родные умерших в Ахтубинской ЦРБ ищут справедливости

В фильме «Шестое чувство» призраки пытаются через главного героя мальчика Коула донести до живых правду и найти покой. 

Опубликовав первые истории погибших в стенах ковид-госпиталя Ахтубинской ЦРБ пациентов, «Блокнот-Астрахань», сам того не планируя, стал этаким Коулом Сиэром. Нет, конечно, мы не слышим усопших, тьфу-тьфу. Хотя, ей-богу, мы слышим голоса, куда более неприятные. Они говорят «в системе здравоохранения всё хорошо», «эпидемиологическую ситуация удалось удержать» и «инсулин есть везде, детских смесей тоже достаточно». Однако наш портал стал будкой гласности, куда обращаются астраханцы, потерявшие родных, повествуя о последних днях их жизни. И мы не можем отказать им в возможности быть хотя бы услышанными. Эти люди уже не вернут своих мам и пап, но они хотят добиться справедливости и попытаться уберечь других людей от таких страшных потерь.

Проблемы в госпитале, если верить героям нашей сегодняшней статьи, не только с кислородом, но и с лекарственным обеспечением пациентов, а также с общей системой работы. Вернее с ее отсутствием.

Сегодня мы расскажем сразу три истории, поскольку именно столько нам поведали за один день. Абсолютно не знакомые между собой люди, реальные люди с реальными фамилиями говорят практически одинаковые вещи. Кажется, сомнений в том, что в ахтубинском коронавирусном госпитале творится что-то неладное, уже просто не может быть. Ну, или еще есть вариант, что это массовый заговор жителей Ахтубинского района. Или мы сейчас подсказали минздраву идею для нового опровержения?

Просто публикуем дословно то, что собеседники «Блокнота-Астрахань», доверили нам.

«Виню себя, что не увезла оттуда»

«Мой папа умер в стенах Ахтубинского ковидного госпиталя. Утром 1 октября он приехал туда сам на автомобиле, предварительно сходив за ним в гараж. Приехал на прием в врачу и сразу его госпитализировали. За два дня до этого у него сначала появилась одышка, а на следующий день поднялась температура.

Первые два дня пребывания в стационаре он разговаривал со мной по телефону с сильной одышкой, а 3 октября попросил ему не звонить, так как стало тяжело разговаривать. Об этом я сообщила своей маме, которую ранее положили в инфекционное отделение Ахтубинской районной больницы с диагнозом «двухсторонняя пневмония». Она сказала, что ее соседкам по палате назначили хороший антибиотик, который приобретается за свой счет, стоимость курса составляет 36 тысяч рублей. Я сразу же поехала поговорить с врачом о назначении этого препарата и, к несчастью для нашей семьи, нарвалась на начальника ковидного госпиталя Азамата Нурекешева. Он отказался назначить этот препарат, сказав, что его назначают, если другие антибиотики не помогают. То есть на моем отце был поставлен эксперимент «поможет-не поможет», при этом сам же Нурекешев сказал, что мой отец опоздал с госпитализацией на два дня и время было драгоценно. Отец звонил мне по утрам после обхода врача, говорил быстро, что ему необходимо было привезти. Он пил только воду, не ел. 7 октября утром он попросил АЦЦ, а вечером того же дня позвонил и сказал, что сегодня был при смерти. Как я поняла, его реанимировали. После этого его состояние оценивалось Нурекешевым как тяжелое, я созванивалась с ним, спрашивая об ИВЛ, но он отвечал: «пока будет на кислороде». 9 октября выписавшаяся из больницы мама снова пришла к врачу по поводу назначения того антибиотика. Молодая женщина, представившаяся его лечащим врачом, ответила, что им надо было раньше начать, и тогда бы папа уже встал, но давайте уж хотя бы сейчас. С ее слов, папа даже не садился. Она назначила курс на 10 дней, но Нурекешев сказал – «ему и пяти хватит». Мы сразу привезли этот препарат. На следующий день та же врач описала состояние папы: он сегодня шутит, сатурация сегодня 80% (на кислороде), но это уже для него достижение, была капельница. После этого мама позвонила отцу, который сказал, что «сегодня первый день нет температуры, но никаких процедур не было и вообще лечение практически отсутствует, дают одну таблетку и иногда ставят капельницу, врачей не бывает, ходят только медсестры, поэтому тут вряд ли вылечишься». После этого мама позвонила на горячую линию минздрава, прося помощи для отца, где ей ответили, что его переведут в реанимацию. Утром 12 октября папа попросил почему-то три бутылки ледяной воды. Мама была рядом, купила и принесла, ей сказали, что сегодня его переведут в реанимацию. На следующий день отец не отвечал на звонки, поэтому мама позвонила Нурекешеву, который сказал, что вчера до обеда отец умер, умер страшной и мучительной смертью - задохнулся. Я приехала за вещами, стояла рядом с родственниками только что поступившей бабушки и, внимание, подошедший к ним врач сказал приобрести тот самый антибиотик! Дома, открыв папин больничный пакет, я обнаружила практически все купленные мной лекарства, израсходовано было только четыре пакетика АЦЦ, это всего один день лечения, и две инъекции того препарата, что мы купили, это также один день лечения, хотя должны были сделать уже 7 уколов. На мои вопросы Нурекешеву, как и почему отец умер и вообще попал ли он в реанимацию, как это происходило, он ответил, что его на месте не было, поэтому он не знает. На мой вопрос, собирались ли отца в реанимации подключать к ИВЛ – ответил: «нет, просто поближе к реаниматологам». Таким образом, тяжелобольного пациента с тяжелой третьей степенью кислородной недостаточности долгое время не переводили в реанимацию. За 11 дней ушел вполне здоровый человек, не сидящий на месте ни минуты, рыбак со стальным иммунитетом. Только возраст: да, отцу было за 65, а именно 66 лет. Неужели на мои неоднократные вопросы об ИВЛ, нельзя было ответить пусть не прямым текстом, что здесь реанимация - это только название.

Похоронен мой отец был как ковидный больной - в закрытом гробу, но так как анализ на ковид у него отрицательный, то в списки умерших из-за ковида он не попал. При этом в разной степени тяжести ковидом переболела вся наша семья из шести человек, но узнали мы об этом не из мазков, которые сдавали в больничных учреждениях, они все были отрицательные, а по анализу крови на антитела. Папа, конечно, этого сделать уже не смог. Виню себя, что не увезла папу из этой больницы. Если б я знала...», - рассказала Наталья Ощепкова.

«Мы уговаривали врачей помочь маме»

«15 октября мою маму с высокой температурой и затрудненным дыханием положили в инфекционное отделение Знаменска. После того, как мазок на ковид был подтвержден, 17 октября ее госпитализировали в ковидный госпиталь при ЦРБ Ахтубинска. Во время лечения у мамы стал подниматься сахар, так как она была диабетиком 2 группы и постоянно принимала таблетки утром и вечером по назначению своего лечащего врача. Не оказание медицинской помощи при повышении сахара в крови стало первой причиной обращения к начальнику госпиталя Азамату Нурекешеву с просьбой уколоть ей инсулин. При последующих повышениях сахара в крови до 16-19 ммоль (мама мерила сахар сама, своим глюкометром, потому что ощущала постоянно сухость во рту), нам с братом приходилось каждый раз звонить в отделение на пост медсестрам и просить их уколоть инсулин, но без назначения врача они не могли и нам опять приходилось звонить начальнику госпиталя и просить его, чтобы он дал команду уколоть инсулин и прописать инсулин в назначении. 

Когда маме стало совсем плохо, а об этом мы узнали от соседки по палате, нам пришлось звонить на горячую линию минздрава и жаловаться, что нам приходится выпрашивать маме инсулин. Маме поставили капельницу вечером и утром следующего дня, ей стало лучше. Мы проконсультировались с врачами-эндокринологами, так как там консультации, по всей видимости, не было ведь у мамы продолжал подниматься сахар. Наши доктора говорили, что ей должны колоть только инсулин, а когда ей станет лучше, можно будет вернуться к приему таблеток. Начальник госпиталя назначил инсулин только тогда, когда сахар в крови будет подниматься выше 14 ммоль (об этом я узнала от медсестры, когда позвонила на пост и хотела попросить уколоть инсулин, так как у мамы в очередной раз поднялся сахар до 12,6 ммоль и у нее опять появилась одышка), но это неправильно, ведь уже идет двойное превышение нормы. Маме самой приходилось проверять уровень сахара так часто, что пальцы стали синими. При разговоре по телефону мне достаточно было услышать ее голос, чтобы понять, что ей плохо и у нее поднялся сахар. И так нам приходилось на расстоянии по телефону контролировать её состояние. Когда сахар после укола инсулина падал, у нее пропадала сильная одышка, которая слышалась при разговоре по телефону, речь становилась понятной, дыхание более ровным и спокойным, но так было только тогда, когда сахар не превышал 11 ммоль. Тогда брат позвонил начальнику госпиталя и попросил его, чтобы кололи инсулин при повышении сахара более 11 ммоль. Я не знаю: то ли потому что мы отвоевали инсулин и его стали колоть регулярно (у нас на это ушло больше недели), то ли поменяли препарат, которым лечили, но с того времени мама пошла на поправку. Сахар в крови и температура были уже в норме, но у мамы сохранялось затрудненное дыхание и результаты мазков на ковид-19 (их у нее было три) оказались все положительные. Мы же все это время ждали отрицательного мазка, чтобы забрать ее домой - мама неоднократно просила нас об этом, жалуясь на плохое лечение. Нам было ясно уже с первых дней, что старики там никому не нужны. 

Мама постоянно жаловалась, что из кислородной маски идет теплый воздух и им очень трудно дышать и подача слабая, подачу кислорода периодически проверяли, только дышать им легче не становилось. Несмотря на все проблемы, с которыми пришлось столкнуться, мама шла на поправку. В легких было уже чище, со слов врача, который ее слушал и осматривал во время планового осмотра, но еще сохранялось жесткое дыхание. 1 ноября были отменены уколы, по телефону разговаривала без одышки, как здоровый человек, но 5 ноября у нее снова появилась отдышка, к вечеру поднялась температура и ей сделали всего лишь укол, чтобы сбить ее. На следующий день во время разговора я поняла, что маме очень плохо. Соседка по палате сказала, что мама не смогла дойти до туалета, ее довезли на каталке в палату и запретили вставать с кровати два дня. Вечером снова сделали только укол от температуры. 7 ноября дышать кислородной маской ей было очень трудно, она снова стала проситься домой. Это до какого состояния нужно было довести взрослого человека что, уже не было сил терпеть? Я опять стала звонить Нурекешеву. Мне ответили, что реаниматологу совершенно не жалко аппарат ИВЛ, а дышит она тяжело, потому что у нее поражено 70% легких. Как он это определял, если КТ не делалось, а брату чуть ранее врач говорил, что у мамы поражено 50%. Получается, что лечение за две недели было не эффективным, тогда почему отменили уколы? Утром 8 ноября ей измерили сатурацию - кислорода в крови практически не было, есть свидетели, ее заставили дышать двумя кислородными масками, из одной маски шел теплый воздух, в другой его практически не было. Я опять стала звонить Нурекешеву и выяснять, что происходит, но внятного ответа так и не получила. Брат тем времени звонил на горячую линию и объяснял ситуацию. Позже соседка по палате сообщила нам, что принесли кислородный баллон, вставили в нос канюлю, кислородную маску, поставили капельницу, сатурация поднялась, на сколько я не знаю, так как показатели уровня кислорода в крови всячески пытались скрыть от соседей по палате. Но когда мама ложилась на спину, снимали маску, сатурация сразу падала. Вечером опять поставили капельницу, была высокая температура, реаниматолог и дежурный врач подходили к ней меняли кислородный баллон - реаниматолог поднялся к ней только после нашего звонка начальнику госпиталя и на пост. Утром 9 ноября я позвонила соседке по палате узнать о самочувствии мамы, она сказала, что маме сделали укол внутривенно, капельницы не было, хотя в вене стоял катетер. Покормили ее соседки по палате, но поела она очень мало, так как без маски совсем не могла дышать. Несколько раз соседка по палате подходила к медсестрам и говорила, что наша мама совсем не может дышать самостоятельно, что ей не хватает кислорода, врачи подходили не сразу, измеряли сатурацию (она была низкой) и уходили. И так в течение всего дня. Около пяти часов вечера нам позвонила соседка по койке и сказала, что маму спустили в реанимацию. А о том, что сатурация на тот момент была от 19% до 38% (так показывал прибор, который видели люди, когда ее спускали в реанимацию) я узнала уже после гибели мамы. Когда мама была в реанимации, Нурекешев мне сказал, что она лежит под вакуумной маской. На мой вопрос, дышит ли мама самостоятельно, он ответил - да, но только ей этого недостаточно. Около девяти вечера мамы не стало, она задохнулась - об этом свидетельствовали синие мочки ушей и посиневшие щеки. Только по телефонным звонкам можно понять сколько раз мы с братом звонили начальнику госпиталя и на пост медсестрам, при этом они отчитывали маму, что вот вы звоните своей дочери жалуетесь, а она потом своими звонками отвлекает нас от работы. Мы все это время уговаривали их оказать медицинскую помощь, предлагали медикаменты, которые могли бы приобрести в аптеке самостоятельно, но нам всегда говорили, что у них все есть. Вот вам и результат врачебного преступного бездействия, приведшего к гибели нашей мамы», - заканчивает свой рассказ Анна Харькова.

«Наша мама просто задохнулась»

«2 ноября мама обратилась в Верхнебаскунчакскую больницу к терапевту с температурой 37,3. Ей сделали рентген легких. Было диагностировано одностороннее воспаление легких. Врач отправил ее в Ахтубинскую районную больницу на госпитализацию. Ее положили в инфекционное отделение, так как у нее не было теста на ковид. Ночью ей сделали ЭКГ, взяли тест на ковид и биохимический анализ крови. При госпитализации сатурация была 92%. Начиная с 6 ноября ее состояние стало ухудшаться. Сатурация стала падать, достигала 80%. Температура не падала ниже 38 градусов. Терапия не менялась. Мама говорила, что ее анализ крови был утерян. Начиная с 10 ноября мама была на кислородной поддержке, уже редко выходила на связь. В это время нам сказали купить противовирусные и противовоспалительное. То есть до этого времени ей не были назначены противовирусные препараты. 12 ноября мы с трудом дозвонились до нее. Она задыхалась и с трудом могла говорить. Сказала только, что сатурация упала до 42% и ее переводят в ковидное отделение. Больше мы маму не слышали. Пытались дозвониться до начальника ковидного госпиталя, но он не брал трубку. Нашли телефон врача. Он нам сказал, что состояние мамы стабильно тяжелое. Также врач нам сказал, что нам нужно привезти лекарства. Когда я привезла лекарства, медсестра сказала, что мама не получает такой антибиотик, но врач, отмахнувшись от нее, сказал, что она будет потом его получать. Мама находилась на НИВЛ. 16 ноября вечером врач сказал, что состояние мамы стало улучшаться. Сатурация поднималась до 86-92%. Утром 17 ноября врач позвонил и сказал, что мама умерла от сопутствующих заболеваний. Так как она была гипертоником, то она умерла либо от инфаркта, либо от инсульта, либо от тромба. И что при вскрытии нам точно скажут. Мы получили патологоанатомическое заключение, но там было написано только про респираторную недостаточность! То есть наша мама просто задохнулась! Теста на ковид до сих пор нет. В заключении от патологоанатомов написано, что возбудитель не установлен. Маме не делали рентген в Ахтубинске, никто не прослеживал течение болезни. КТ сломан. Врач приходил в палату всего один раз. Во вторник мы отправили в больницу заказное письмо с требованием предоставить медицинские документы на нашу маму, чтобы узнать, как ее лечили», - поделилась Татьяна Беспалова.

Это не единственные жалобы, полученные нами за последние дни. Так, она из читательниц сообщает, что не может до сих пор получить больничный лист из ахтубинского ковид-госпиталя, пробыв на больничном с 19 октября по 11 ноября. Конечно, несравнимо с описанными выше ситуациями, однако является дополнительным штрихом к общей картине.

Также советуем представителям организаций, проверяющих в настоящее время работу госпиталя, уделить особое внимание аппаратам ИВЛ, вернее их работоспособности… Ну, так, просто, на всякий случай.

Анастасия Вербина

Ранее по теме:
Что происходит в ахтубинском ковид-госпитале. Часть третья
«Пишите хоть президенту»: продолжаем рассказ про ахтубинский ковид-госпиталь
«Сказали, что заканчивается кислород»: что творится в ахтубинском ковид-госпитале
«Как страшный сон»: лечение в ахтубинском ковид-госпитале глазами пациента